Фаолану стало трудно дышать, но он был готов к тому, что его вот-вот укусят или ударят. Между тем Кларен едва слышно прошептал:

– Невероятно.

– Его нужно немедленно отвести в Каррег Гаэр. С ним должен поговорить сам вождь.

– Вождь умирает! Рагнайд разберется с этим глодателем позже. Спешить некуда.

– Он должен пойти в Каррег Гаэр, пока вождь не умер.

Фаолан вновь утратил присутствие духа. Под весом двух волков он почти онемел, но чувствовал, как ему становится жарко от стыда. Когда он перепрыгнул огненную стену, Дункан МакДункан отнесся к нему с уважением, а теперь его приведут к вождю опозорившимся. Это куда хуже укуса.

Обиталище Каррег Гаэра оказалось меньше, чем ожидал Фаолан. Оно располагалось в красивом месте, посреди скалистых утесов, между которыми тек ручей. На мелководье резвились маленькие щенята, гоняясь друг за другом и поднимая фонтаны брызг. На берегах ручья волки постарше играли в игру под названием «билибу». Разделившись на две команды по двое, они передвигали речные камешки и костяшки по хитрым узорам, прочерченным на влажном песке. Фаолан уже видел, как в такую же игру, требующую внимания и концентрации, играли волки из его стаи, но правила ее казались ему ужасно сложными и запутанными. Игроки не обменивались между собой ни единым словом, а камешки и кости передвигались быстро, словно сами собой, как будто их не двигали мордой и лапами.

Сопровождающие приказали Фаолану ждать у покрытого бурыми пятнами камня, а сами отправились в пещеру рагнайда. Серебристый волк поднял морду к искрящемуся небу в поисках новых звезд, которые появлялись в месяце Карибу. От разглядывания небосвода ему всякий раз становилось радостнее на душе – он вспоминал, как Гром-Сердце показывала ему рисунки далеких созвездий.

В этом месяце погода стояла холоднее обычного, и Фаолан подумал, что ручей, в котором резвились волчата, к утру вполне может замерзнуть. Но даже самых первых звезд «снежных» созвездий не было видно. «Странно», – размышлял он, разглядывая небо. Особенно ему нравилось звездное скопление, которое медведи называли Великим Медведем. Гром-Сердце рассказывала, что совы называют его Золотыми Когтями, хотя среди волков, как выяснилось, оно было известно как Звездный Волк. Сейчас это скопление уже почти скрылось за горизонтом и вернется только ранней зимой.

Зато всходили другие созвездия. Вскоре за рогами луны Карибу последует созвездие Карибу, и морозными осенними ночами вслед за ним потянутся в путь олени, самцы и самки со своими детенышами.

И все же он скучал по Великому Медведю. Ему ничуть не нравилось волчье название. Как будто огромный волк на небе пускает слюни и громко пыхтит, устремившись за оленем. Так Мхайри бежала за лосем в бирргисе, и теперь она как будто ругает Фаолана сверху, с неба, за то, что он, видите ли, не так с ней разговаривал! Серебристый волк снова устремил взгляд на небо в поисках Золотых Когтей, его единственного напоминания о ласковой и заботливой Гром-Сердце.

Но тут что-то у камней привлекло его внимание. Опустив голову, Фаолан краем глаза заметил белую волчицу, и кровь медленней потекла у него по жилам. Он поспешно отвернулся, но по-прежнему чувствовал, как та на него смотрит. Не оставалось никаких сомнений – это Лаэль, новая обея клана.

В каждом волчьем клане была своя обея – волчица, которая забирала уродливых волчат у родителей, буквально отнимая их от груди матери, и уносила в тумфро – туда, где им было суждено умереть. Если молодая самка, которую он сегодня видел, родит малькада, то именно Лаэль унесет его на верную гибель. Если, конечно, мать не убежит куда-нибудь подальше и не спрячет своего детеныша. Фаолан чувствовал, как зеленые глаза обеи следят за ним.

К камню, у которого он стоял, подбежал один из щенков.

– А ты большой для глодателя, – сказал он простодушно. – Ну, то есть большой для любого волка.

– Ага, – подтвердил другой щенок, тоже подобравшись поближе.

– Он больше моего папы.

– Больше папы и мамы вместе.

– Эй! А разве он не должен принять позу покорности?

– Но ведь он такой большой, – прошептал рыжеватый волчонок.

– Неважно, он глодатель, – отозвался другой щенок, тоже рыжеватый, по всей видимости, его брат. – Ты должен был лечь на спину и покататься в пыли. У тебя уже неприятности.

– Да-да, я знаю. – Фаолан начал опускаться на колени.

– И выговор у тебя какой-то смешной, – продолжил волчонок с властными нотками в голосе.

– Моя мама говорит, что он разговаривает как медведь, – к зрителям у бурого камня подошла их маленькая подружка.

– Моей второй кормилицей была медведица-гризли, – сказал Фаолан, выворачивая шею так, чтобы мордой уткнуться в пыль. «Сам не верю, что я их слушаюсь, – думал он. – Я ведь в пять раз больше этих волчат».

– Медведица? Как странно! И на что это было похоже? – спросил первый волчонок, самый любопытный. Он настолько заинтересовался Фаоланом, что сам почти присел на корточки.

– Тебе страшно идти на рагнайд? – спросила серая маленькая волчица.

– Ты что, кэг-мэг? У него же медведица была кормилицей, разве ему может быть страшно? – возразил ее любопытный друг, все еще прижимаясь к земле.

Но он ошибался. Фаолану было страшно – и не столько оказаться на рагнайде, сколько со стыдом посмотреть в глаза Дункана МакДункана.

* * *

Волчатам стало скучно у бурого камня, и они убежали на лужайку, где устроили шутливые поединки. Два щенка поменьше вылезли из родительского логова, явно желая присоединиться к общей суматохе, но мать, высунувшись наружу, отвесила им по такой затрещине, что волчата перекувырнулись, и сердито зарычала. Щенки послушно поплелись домой.

Неожиданно попавший в просвет между туч лунный свет залил сиянием еще одну волчицу с двумя волчатами. Их мех отливал серебром, почти как у Фаолана, и он подумал: интересно, как сложилась бы моя жизнь, если бы не кривая лапа? Если бы у меня были мама и папа, братья и сестры, с которыми бы я играл в лунном свете, утыкался мордочкой в их мех, а потом бежал бы в уютное логово? Тогда бы я, наверное, понимал, почему Золотые Когти называются Великим Волком.

Фаолан тяжело вздохнул и снова опустился на колени. На этот раз он не стал бы подметать мордой пыль, даже если бы сейчас к нему подошел высокопоставленный самец. Серебристый волк просто перевернулся на спину и посмотрел на звезды. Луну закрывали легкие облака, и на мгновение ему показалось, что их узор походит на спиральный рисунок на его лапе. Кстати, почему Хип так сильно встревожился, увидев его? И не просто встревожился – искренне испугался? Когда сам Фаолан разглядывал этот узор, он не испытывал страха – ему лишь начинало казаться, что он часть чего-то большого и бесконечного, часть всемирной гармонии.

Внезапно его размышления прервали.